www.s-migitsko.ru Когда чудес меньше чем надежды

– Сергей! Вот вы сыграли великого датского сказочника Ганса Христиана Андерсена. Сейчас рождественская неделя, самое время поговорить о сказке.

– Я не хочу разочаровывать читателей своим сегодняшним представлением об Андерсене и его сказках. Сказки Андерсена не такие весёлые, как может показаться по прочтению, и не такие ласковые. Это печальные, даже местами скорбные сказки, в которых чудес меньше, а надежд больше. В сказках Андерсена есть и доброта, и какое-то волшебство и какая-то тайна. Но больше в них печали, скорби и надежды. Вот какая история, к большому сожалению. Если у Андерсена дети-то это в большинстве своём дети, лишённые ласки, тепла понимания и т. д. Это не Гофман с его «Щелкунчиком», где всё так волшебно. Вот Маша попадает в эту сказочную страну, где такие интересные куклы и события, где мыши всякие и волшебства. У Андерсена другие сказки, хотя тоже выдающиеся.

– Мне вот иногда кажется, что Андерсен чем-то очень похож на Чехова. Вот именно тем, о чём вы сказали – тем, что надежды на чудо больше, чем самого чуда. И может быть, именно в этом причина того, что сто лет спустя их творчество становится всё более востребованным, посмертная жизнь их произведений всё более возрастает.

– Да, возможно. Вероятно, вы знаете лозунг: счастливое детство каждому. К сожалению, в действительности он остаётся лозунгом. Многие дети не получают должного тепла, внимания. Поэтому Андерсен ещё долго будет читаться всеми поколениями и всеми народами.

– А какая сказка вам больше всего нравится у Андерсена?

– «Гадкий утёнок». Я был достаточно странным подростком. Настоящим гадким утёнком – необычайно тощим, длинным, прыщавым, и как мне казалось, никакого права на успех у девочек, у девушек, я иметь не могу. Я был чрезвычайно закомплексованным, и выходить из моих комплексов мне помогала моя страсть к игре, к театру, к подмосткам.

– И где вы играли в детстве?

– В маленьком возрасте я играл сам с собой. У меня дома было маленькое игрушечное футбольное поле, и я там проводил матчи известных и неизвестных команд, снабжая их своими эмоциональными пылкими комментариями. Потом у меня появились компаньоны по играм, потом компания стала больше. Потом это переросло в увлечение гитарами, в КВН, потом занятиями в школьном театре. У нас была замечательная преподавательница. Всегда в школе находится какой-нибудь преподаватель, который умеет всех заразить каким-то увлечением. В данном случае меня заразила беззаветной любовью к театру моя учительница русского языка Юлия Моисеевна. И собственно вот чем всё это закончилось – вы сами видите. Так что гадкий утёнок – это ближе всего мне у великого сказочника. Хотя в вашем вопросе о рождественском настроении, навевающем интерес к сказке, нет ничего алогичного. Тогда, в детстве, мне сказки Андерсена казались очень добрыми и очень нежными. Сейчас в преломлении возраста я вижу, как много там подводных течений. Мне мама в детстве рассказывала попурри из сказок Андерсена. Сейчас я понимаю, что оно отчасти было её самодеятельным творчеством. Я помню как слушал её, открыв рот. Мама рассказывала как вот одна девочка голодала, у неё не было ни мамы, ни папы, как она бродила по улицам, стояла у витрин, как у неё глаза были полны печали, и как люди её накормили, дали ей колбаски и пирожное. Прошло много лет, и я помню, что её накормили и согрели.

– Но вот как вы всё-таки смогли преодолеть свои комплексы? Трудно было преодолеть себя?

– Это было очень тяжело. У меня было несколько серьёзных разочарований. Я, уже играя, в возрасте 14-15 лет несколько раз убегал со сцены, потому что забывал текст. Меня возвращали, я опять убегал. Мне говорили: «Продолжай, это бывает и с великими артистами!». Я хватал пальто, но всё же возвращался. Был и третий раз. Мне было уже лет 16, я участвовал случайно в большущем празднике во дворце Профсоюзов в моём любимом родном городе Одесса. Это была музыкально-драматическая композиция, и один взрослый артист должен был играть памятник неизвестному солдату. В один момент этот памятник оживал и должен был говорить текст стихами. Но артист почему-то не пришёл, было принято решение заменить его мною, я вызубрил свой текст. Но когда я оказался на подмостках, в лучах света, я всё забыл и стоял безмолвно, пока со всех сторон мне не стали подсказывать: «Я это сердце, большое, как солнце…». Прошло много лет, и я весь этот монолог до сих пор помню наизусть.

– Вы давно мечтали сыграть Андерсена?

– Никогда не мечтал. Мне давно уже многие знакомые артисты и режиссёры говорили, что я мог бы здорово сыграть Андерсена. Но мало ли кого я мог бы здорово сыграть в своей жизни! Все роли, к сожалению, не переиграешь. Не сыграть и десятой части того, что хотел бы! Более того, несколько лет назад я был в Копенгагене и сфотографировался в обнимку с памятником Андерсену. У меня и сейчас есть этот снимок, но тогда я и предположить не мог, что когда-либо сыграю этого потрясающего человека.

– Но трепет какой-то испытывали?

– Понимаете, такой же, не меньший трепет я испытывал, когда обнимал памятник Чарльзу Спенсеру Чаплину, который является моим кумиром. Что там Чарли Чаплин, я преклоняюсь перед многими выдающимися людьми!

– Но какие то предчувствия были?

– Мне Эльдар Рязанов дал сценарий, и сказал, что в фильме мне уготована маленькая роль. Мне сценарий сразу понравился. Он был очень серьёзный. Это была, знаете, такая литература хорошая. И яркие роли. Мне всё равно было, кого играть. Мне предложили роль Мельхиора, это реальный человек, представитель очень богатого дома в Дании, из тех людей, которые помогали Андерсену. У Андерсена не было своего дома, и он жил у Мельхиоров, был почти что членом их семьи.

– Но как вы перепрыгнули из Мельхиора в Андерсена?

– Я приехал сниматься на кинопробы. На стенах были вывешены изображения, гравюры, портреты Андерсена. Когда я оказался среди портретов Андерсена, сначала как-то странно на меня стали смотреть фотографы, потом гримёры, потом ассистенты, потом второй режиссёр, и, наконец, вошёл Эльдар Александрович. Вошёл и замер… Все были потрясены тем, насколько я похож на Андерсена. Но повторяю, Эльдар Александрович Рязанов не собирался меня снимать в роли Андерсена, у него были другие планы.

– Трудно было играть Андерсена, или сразу что-то родственное в душе проснулось?

– Первые дни – это было погружение. Если правильно отрепетируешь, если правильно продиагностируешь свой персонаж, если правильно распределишь эмоции, психофизику, то тогда дальше будет легко. Но легко не было. Сначала надо было определить жанр. Сперва на пробах мне долго и нудно клеили нос. Андерсена всегда называли носатым пеликаном. Одна его ближайшая подруга, которая его очень любила, Генриетта Вульф писала в письмах Андерсену: «Мой любимый носище». И мне клеили огромный шнобель, который то и дело от моей мимики отклеивался. Он придавал некую клоунаду образу. Хотя нос был талантливый, хороший. В конце концов от него отказались. Потом важно было подобрать молодого Андерсена, потому что роль идёт от семилетнего Андерсена до 70-летнего. Такой артист нашёлся, это был мой протеже, очень талантливый и очень похожий на меня в юности. Мы приспосабливались друг к другу, к походке, мимике друг друга. Большую часть фильма занимает сказка «Тень». Я играю учёного, а мой молодой партнёр – мою тень, и там уж пришлось искать эту общую пластику. Рязанов придумал, что когда Учёный говорит: «Смотрите, сейчас он будет повторять все мои движения», – и тут начинается танец в хорошем бешеном ритме. Мы абсолютно одинаковые делаем движения. Танец ставил выдающийся танцовщик и балетмейстер Владимир Викторович Васильев. Он подошёл со всей серьёзностью к постановке танца, со всей васильевской требовательностью, со всей прекрасной васильевской энергетикой, со всем своим талантом. И смог нас на очень многое подвигнуть.

– Он остался доволен вашим исполнением?

– Это вы у него спросите.

– Он вас мощно дрессировал?

– Поверьте, очень мощно. Ритм танца был очень велик. Сам танец был короткий, но очень яростный. Такой мастер, как Васильев, видел заранее результат, видел, что наша пара может сделать. Поэтому он даже вначале обижался, видя мою панику. Вначале я выбрасывал белый флаг, но я счастлив, что Владимир Викторович настоял на своём, поставил прекрасный номер, который уже сейчас особенно отмечают критики и зрители.

– А в Дании уже фильм видели?

– Я не знаю. Прокат только начался. К тому же готовится телевизионная версия, которая в полтора-два раза будет больше чем кино. И вообще мы же не для датчан фильм ставили. Когда иностранцы снимают русскую классику…

– То это вдвойне интересно – как они видят нас, нашу историю, нашу культуру… Андерсен был гадким утёнком для датчан, есть такая версия.

– Вы так не говорите! Гадким утёнком он был для группы людей. Андерсен был человек, который пробивался сам, который снизу лез. И слава Богу, что вокруг него собрались люди, которые помогли ему пройти по ступенькам этой непростой жизни. Слава Богу, что ему дали образование, что он стал учиться, что он был представлен королю. Нет-нет! Поверьте, никто ему в Дании вслед не плевал. Разве у нас не обижали здесь Пушкина? Лермонтова? Обижали больше чем надо. Таков уж удел художника, творца. Творец не спокоен, он всё время что-то придумывает, он всё время что-то шебуршит. А поступки Андерсена? Они, конечно, были неадекватными. Я имею в виду, что, может быть, датские кинематографисты сняли бы менее эмоционально это всё. Датчане всё же народ очень сдержанный, хладнокровный, не спешащий. Но вот как сыграть гамму чувств, которая так бередила душу художника! Но как сыграть менее эмоционально, когда человек был влюблён в женщину, преследовал её, преклонялся перед ней, воспевал её, и она его отвергла! Как это сыграть с холодным видом? Я не знаю.

Честно говоря, мне бы очень хотелось бы, чтобы наше кино понравилось бы и в Дании.

– А может, вы уже национальный любимый герой Дании, а ещё об этом не знаете!

– Меня это меньше всего волнует – стать героем Дании или там Болгарии. Рязанов ставил очень серьёзную карту на этот фильм. Моя задача была постараться соответствовать этому высочайшему классу, уровню…

– А всё же были ли чудеса в вашей жизни?

– Были, и были на картине в том числе. Я научился сидеть в седле, это было нужно мне по роли. Я научился стоять на коньках, хотя практически это казалось нереальным. Коньки и я – это две несовместимые вещи. И тем не менее я выстоял и это, путём ошибок, падений, травм.

– Долго пришлось учиться?

– Да неважно сколько. На самом деле мало. Первые несколько дней я просто стоял, держась за борт. Потом делал один шаг, потом другой. Самое большое чудо, что меня окружили прекрасные партнёры.

– Как белые лебеди гадкого утёнка?

– Может быть. Они были прекрасно подобраны. Я должен сказать о трёх выдающихся актрисах, которые играли трёх главных женщин в жизни Андерсена. Йени Линд, музу Андерсена, которой он поклонялся, играла Женя Крюкова. Генриетту Вульф, вторую женщину Андерсена, которая его любила, но которой он не ответил, играла Алёна Бабенко. Сестру Андерсена, женщину с тяжелейшей судьбой, которая была проституткой, играла Галя Тюнина. Можно было бы долго говорить о партнёрах, но женщины в этом фильме – это было какое-то чудо. Чудесные гримёры работали на картине. Одна из них – Нина Ивановна, которая подолгу гримировала меня. У меня было несколько возрастов. Мне сделали несколько разных париков. Меня делали 35-летним, у меня сжимали лицо верёвками, затягивали их сзади, чтобы разгладить фирменные мигицковские морщины. Так что всё было непросто. Но, повторяю, это был счастливый труд. Я не могу сказать, что мне было легко. Хорошее легко не делается.

– А вот «Жизнь с идиотом» была легче?

– Что это вы вдруг вспомнили этот фильм?

– Отличный фильм, отлично сыгранная роль, отличная проза Виктора Ерофеева.

– Ну это же была работа с Рогожкиным. Работа с Рогожкиным это всегда здорово. Очень талантливый человек. «Жизнь с идиотом» вообще непростая картина. Там и само произведение-то не очень радостное.

– Но вот всё же какая роль стала вашей любимой?

– Мой учитель учил меня любить все роли, и отрицательные, и положительные. Вообще, так жизнь подсказывает, что любимые роли – это самые тяжёлые, которые долго репетируются, которые дольше не получаются.

– Которые больше ломают вашу личность?

– Я думаю так. Наверное, здесь есть такая закономерность.

– И какие роли больше всего вам перечили?

– В театре это Фредерик в «Бульваре для преступления». Это роль знаменитого французского артиста Фредерика Леметра. Это этапная роль, которая отняла очень много сил у меня, но и очень  многому меня научила, очень многое обнажила. И её за всё это можно очень сильно любить.

– А вы детям своим любите рассказывать сказки?

– Моей младшей дочке 12 лет. Раньше она любила под сказки засыпать. Моя жена читала ей сказки, а я любил выдумывать для неё всякую ерунду. Сказки это так здорово!

– Но, увы, сейчас они сильно изменились. Техногенные полёты, прямолинейная борьба с монстрами из космоса, стрелялки или пошлая умильность.

– Что нам на это сетовать! Определённый вред душе все эти техногенные мультики наносят. Ганс Христиан Андерсен, великий наш учитель, нас учит: ребёнок должен жить в ауре любви, долюбленности, в ауре солнца. Надо учить детей чему-то доброму. Я рос на солнечной земле в Одессе, где солнце было 330 дней в году. Просыпаешься от солнечного лучика в окошке: «Ой, солнышко!». Открываешь форточку. А по городу гуляет ветер с моря. И заходит в 9 утра бабушка, которая с утра минимум часа 4 уже на кухне хлопочет. «Серёженька! Ты проснулся! Лежишь и молчишь! А я тебе оладышков сейчас испеку! Чай с мёдом и с вареньем, и пирожки для тебя!». Чем не Андерсен? А у Андерсена ничего этого в жизни не было. Андерсен жил в очень непростых условиях. Ребёнок должен был обласкан, облюблен.

– Вот смотрите, он был недолюблен и стал сказочником. В своём творчестве он искал  компенсацию. А другие дети, долюбленные, ничего хорошего часто в жизни не делают, став взрослыми.

– Я не знаю. Это строго индивидуально. Я никогда не мог понять злых людей. Конечно, какая-то причина озлобленности должна быть. Она есть, с ней надо считаться, надо уважать то, как складывалась жизнь человека. Всё равно, каждому обожженному человеку хорошо бы встретить не очень обожжённого человека, который бы его приласкал бы и спас бы его.

– «Любите врага своего»?

– Я же слово враг не произносил! Я такой фразы не слышал. Я просто знаю, что надо желать добра человеку, даже не очень доброму. У меня был один такой случай, одна девушка рассказала мне о не очень хорошем человеке, которого она любила. «За что же ты его полюбила, он же такой странный парень?» – спросил я её. «Кому-то же надо было его полюбить, покрыть своей любовью, чтобы он стал лучше и добрее», – ответила она мне.

Ирина Дудина
Интернет-портал «Богемный Петербург»